Григорий Александрович, в котором принимала участие сама императрица, конечно, был во всех этих домах желанным гостем. Он
был на дружеской ноге с братьями Орловыми, из которых Григорий не называл его иначе как «тезкой». Впрочем, отношения этих знаменитых братьев, Алексея и Григория, к Потемкину не были искренни. Они, как умные люди, предвидели его возвышение, в душе завидовали ему и в тайне интриговали.
Неточные совпадения
Вы, может
быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной
на дружеской ноге.
Когда Помада вынул из своего ранца последний сверток, в котором
были эти воротнички, и затем, не поднимаясь от
ног Лизы, скатал трубочкою свой чемоданчик, Лиза смотрела
на него до такой степени тепло, что, казалось, одного движения со стороны Помады
было бы достаточно, чтобы она его расцеловала не совсем только лишь
дружеским поцелуем.
Парни медленно, тесной группой подошли к Софье и жали ей руку молча, неуклюже ласковые. В каждом ясно
было видно скрытое довольство, благодарное и
дружеское, и это чувство, должно
быть, смущало их своей новизной. Улыбаясь сухими от бессонной ночи глазами, они молча смотрели в лицо Софьи и переминались с
ноги на ногу.
Подлец, свинья, употребляемые ими в ласкательном смысле, только коробили меня и мне подавали повод к внутреннему подсмеиванию, но эти слова не оскорбляли их и не мешали им
быть между собой
на самой искренней
дружеской ноге.
— Да ты дьявол, что ли?!. — ревел Гордей Евстратыч
на это
дружеское приглашение. — Жилы хочешь тянуть из живого человека?!. Ободрал как липку, а теперь зубы заговаривать… Нет, шабаш, не
на таковского напал.
Будет нам дураков-то валять, тоже не левой
ногой сморкаемся!..
Подле него, возле ступенек крыльца и
на самых ступеньках, располагалось несколько пьяных мужиков, которые сидели вкривь и вкось, иной даже лежал, но все держались за руки или обнимались; они не обращали внимания
на то, что через них шагали, наступали им
на ноги или же попросту валились
на них:
дружеские объятия встречали того, кто спотыкался и падал; они горланили что
было моченьки, во сколько хватало духу какую-то раздирательную, нескладную песню и так страшно раскрывали рты, что видны
были не только коренные зубы, но даже нёбо и маленький язычок, болтавшийся в горле.
Дружеский шепот реки оказал мне настоящую услугу. Когда, часа три назад, я укладывался
на берегу, в ожидании ветлужского парохода, вода
была далеко, за старою лодкой, которая лежала
на берегу кверху днищем; теперь ее уже взмывало и покачивало приливом. Вся река торопилась куда-то, пенилась по всей своей ширине и приплескивала почти к самым моим
ногам. Еще полчаса, —
будь мой сон еще несколько крепче, — и я очутился бы в воде, как и эта опрокинутая лодка.
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны
были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного
на дружеский разговор и даже
на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись
на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления
ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто
было, стал расхаживать
на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря
на издержки; как для сей цели командирован
был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож
был на статского советника, чем
на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
В таком положении
были дела графа Свенторжецкого, когда прибыло посольство мальтийских рыцарей, а с ним и Владислав Родзевич, с которым граф познакомился в Риме, в период самого разгара траты русских денег, и сошелся
на дружескую ногу.
Вторым близким к государыне лицом, с которым будущий «князь Тавриды» сумел сойтись
на дружескую ногу,
был Иван Тимофеевич Елагин, директор театров.
Сойдясь
на дружескую ногу с любимцем государыни императрицы Иваном Ивановичем Шуваловым, он в то же время ухитрился
быть своим человеком и при «молодом дворе», где оказывали ему благоволение не только великая княгиня, но даже и великий князь Петр Федорович.